Одиночество является тем внутренним опытом пребывания наедине с собой, уединения в себе, который необходим человеку для соединения с Богом. Это также опыт отречения от «другого» - родственника, друга; в конечном счете - удаления и отречения от всего мира ради достижения единства с Богом. Одиночество может быть болезненным опытом, исполненным внутреннего страдания, но без этого опыта невозможно приблизиться к полноте жизни в Боге, к причастию Святого Духа и духовному озарению: «Одиночество позволяет нам приобщаться божественному Уму и в короткий срок беспрепятственно приближает нас к просветленности ума»321 . «Отрешение от материального предшествует союзу с Богом»322 , - говорит Исаак Сирин. По его учению, отказ от всего материального, отречение от мира ради одинокой жизни в Боге является необходимым условием для того, чтобы вступить на путь к Богу: «Никто не может приблизиться к Богу, если не удалится от мира»323 . Слово «мир» в этом контексте понимается как собирательный термин, обозначающий все страсти вместе взятые324 . Выйти из мира и умереть для мира - означает избавиться от страстей и «мудрований плоти», то есть от всего телесного и материального, что препятствует духовной жизни325 . Любовь к миру несовместима с любовью к Богу; чтобы приобрести вторую, надо отрешиться от первой: «Душа, которая любит Бога, в Боге - и в Нем одном - находит себе упокоение. Отрешись прежде от всякого внешнего союза, и тогда сможешь быть сердцем в союзе с Богом, потому что единству с Богом предшествует отрешение от материального»326 .
Отречение от мира есть постепенный процесс, который начинается с желания достичь созерцания Бога. Отречение предполагает дисциплину тела и ума. Существует прямая зависимость между степенью отречения человека и его способностью достичь богосозерцания:
Благословенно величие Господа, отверзающего перед нами дверь, чтобы у нас не было иного желания, кроме стремления к Нему. Ибо в таком случае оставляем мы все, и душа устремляется вслед за Ним одним, так что нет у нее заботы, которая воспрепятствовала бы ей в этом созерцании Господа. В какой мере, возлюбленные, оставляет ум заботу об этом видимом и заботится о надежде на будущее… в такой же он делается более тонким и просветленным в молитве. И в какой мере тело освобождается от уз мирских дел, в такой же освобождается от этого ум… Поэтому Господь прежде всего заповедал держаться нестяжательности, удалиться от мирского мятежа и освободиться от общей для всех людей заботы, сказав: Всякий, кто не отречется от всего человеческого и от всего своего и не отвергнет самого себя, не может быть Моим учеником327 .
Этот идеал всецелого отречения от мира был осуществлен на практике в раннем пустынножительном монашестве. Подвижники прошлого удалялись в пустыни для того, чтобы избежать «борьбы», возникающей по причине близости мира и мирских забот:
Пока человек не удалится от того, что приводит сердце его в смятение, враг всегда с легкостью нападает на него… Потому древние отцы наши, проходившие этими стезями, зная, что ум наш не во всякое время сможет… стоять на страже своей… мудро рассуждали и, как в доспехи, облекались в нестяжательность… Они ушли в пустыню, где нет житейских занятий, служащих причиной страстей, чтобы… не встречать причин к падениям - я имею в виду раздражение, пожелание, злопамятство, желание славы, но чтобы все это и прочее было сведено к минимуму пустыней. Ибо ею они укрепляли себя, как необоримой крепостью. И тогда каждый из них мог совершить подвиг свой в безмолвии, где чувства при встрече с чем-либо вредным не находили себе помощи для содействия нашему врагу328 .

О, каким злом для безмолвника является видение людей и беседа с ними!.. Как сильный лед, внезапно покрыв древесные почки, иссушает их и уничтожает, так свидания с людьми, хотя бы и весьма кратковременные и допущенные, как кажется, с благой целью, иссушают цветы добродетелей, только что распустившиеся под тихим ветерком безмолвия, нежно и обильно покрывающие дерево души, посаженное при истоках вод покаяния336 . И как сильный иней, покрыв собою едва выросшую из земли зелень, пожигает ее, так и беседа с людьми пожигает корень ума, начавший произращать из себя злак добродетелей. И если беседа с людьми в чем-то воздержными, а в чем-то имеющими лишь малые недостатки, обычно вредит душе, то не гораздо ли более вредны разговор и свидание с людьми невежественными и глупыми?..337
Говоря о необходимости удаления от людей, Исаак часто ссылается на пример древних отшельников, в частности - Арсения Великого, образ которого был ему особенно дорог. Исаак упоминает о случае, когда Арсений, увидев посетителя, пришедшего в его пустыню, побежал от него. «Остановись, отец! - воскликнул тот. - Я ради Бога гонюсь за тобой». «А я ради Бога бегу от тебя», - отвечал Арсений338 . В другом случае Арсений упал лицом вниз перед пришедшим к нему монахом и отказался встать, пока тот не ушел. Когда один архиепископ со своими спутниками при посещении Арсения в его пустынной келлии попросил у него наставления, тот ответил: «Если услышите, что где-то Арсений, не приближайтесь туда». Когда святой Макарий спрашивал Арсения, почему он избегает людей, он отвечал: «Богу известно, что люблю вас, но не могу быть одновременно и с Богом и с людьми». Самому себе подвижник говорил: «Однажды навсегда умер я для мира; какая же польза от мертвеца живым?» Так Арсений исполнял завет, данный ему Богом: «Бегай людей - и спасешься»339_.
Бегство от людей, согласно Исааку, включает в себя расторжение всех родственных и дружеских связей. Отречение от родственников - одна из традиционных тем монашеской литературы. Развивая ее, Исаак ссылается на случай с монахом-отшельником, который никогда не посещал своего брата, тоже монаха. Когда брат был при смерти, он просил отшельника прийти к нему для прощания. «Блаженный же не согласился даже и в этот час, когда естество обычно требует нашего сострадания друг к другу… но сказал: «Если выйду, то не очищусь сердцем моим пред Богом"… И брат умер, а он так и не повидался с ним»340 .