Я, право, с большим скепсисом отношусь к отчиткам, придерживаясь мнения Алексея Ильича.
На сколько мне известно, в РПЦ таких священников единицы, как и в КЦ. В Лютеранской Церкви в России таких вообще нет. А самочинно браться за это дураков нет. Хотя, при освящении квартир наш приходской священник сталкивался с таким, что волосы дыбом Зато пятидесятники - еще те любители "бесов погонять"
Видела. Но отношусь к этому ровно, хотя и прикладывалась к мироточащей иконе. Чудо должно сердца коснутся. А если на сердце лежит камень и в душе никаких движений в ответ - то и чудо не поможет. Евангелие просто изобилует такими примерами.
Я ехала в Крым впервые в жизни. Лет от роду мне было не очень много – я только что перешла на второй курс. Детские годы были полны то Прибалтикой, то Тарусой, то Уралом. А вот до Крыма черед дошел уже в том возрасте, когда культурный контекст предшествует личным впечатлениям. Таруса была для меня не цветаевской, а по праву своей. Там я открыла русскую природу, там осознала ego. А Цветаеву прочла уже после. А вот на Крым я не имела прав – для меня он заранее принадлежал Максимилиану Волошину… Словом, я направлялась к Волошину и Цветаевой, в чужой дом, робко и смиренно. Могла ли я думать, что в Крыму меня ждет сугубый подарок?
Накануне я забежала к своей старшей подруге, жившей в соседнем доме. Мы пили крепкий чай, сидя на кухне. Вовсе ли выветрился аромат тех дней? Попробую описать эту кухню. Тогда не было и в помине нынешних роскошно-безликих евроремонтов. Жилье людей обычных выглядело до невозможности убого – даже если в семье и царил достаток. Зато у людей незаурядных квартира была зеркалом, отражающим индивидуальность. На полу в той кухне был выложен из линолеума разных цветов известный тогда рисунок, на котором фигурки ящериц соединялись как пазлы. Стены были расписаны модным в Москве художником авангардистом, причем заказчиком выступало дитя. «Что нарисовать здесь?» – спрашивали взрослые. «Рыбку», – ответствовал ребенок. И кисть бросала на стену какую-то разухабистую помесь карася с китом, глянешь – и улыбнешься непременно, хоть в самом неулыбчивом ты настроении. А над столом висел большой, той же кисти, семейный портрет в «деревенском» стиле, написанный на большом куске клеенки: супружеская чета восседает на лавочке, у ног разместились эрдель Кирби и кошка Грушка, а ребенок парит сверху на воздушном шарике. Нужно ли говорить, что модный художник отнюдь не подряжался расписывать эту кухню, а трудился сугубо из дружеских чувств? Нужно, пожалуй. Иное время, многим уже не понять.
Итак, мы сидели на кухне: моя подруга – на трехногом розовом табурете, я – верхом на красной деревянной лошадке, вообще-то принадлежавшей ребенку. Ребенок, по летнему времени, отсутствовал. Хотя рассказ, собственно, о нем, точнее, о ней. «Ребенок Лиза», так обычно именовали дитя.
«Лена, к вам будет небольшая просьба», – не без загадочности улыбнулась моя подруга.
Я тут же выразила горячую готовность выполнить любую просьбу – небольшую, большую или огромную.
В руках ее появилась вдруг несколько неожиданная вещь: матрешка. Самая обычная матрешка, каких продавали рядом в универмаге «Москва», только не новенькая, а видавшая виды.
«Когда вы будете в Симферополе, зайдите, пожалуйста, на старое кладбище. И там найдите могилу человека по имени Войно-Ясенецкий. Давайте, я запишу. А когда найдете, поставьте там этих матрешек. Да, они Лизины, и просьба, собственно, тоже от нее. А объясню я все потом».
Если я и удивилась, то виду не подала. Так уж между нами было принято.
В Симферополе я была лишь проездом. Но на посещение кладбища положила часа три. Вдруг придется долго искать?
Долго искать не пришлось. Искать вообще не пришлось. Я все увидела сразу.
На возвышении, недалеко от церкви, в безоблачном, непривычном для меня, генетической северянки, ярко-ярко-синем небе парил беломраморный крест. Крест сразу притягивал взгляд, но и кроме того, ни на одной могиле вокруг не было такого количества свежих цветов. Я подошла ближе и прочла золотые буквы: «Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)».
Вот оно что! Того, что загадочный Войно-Ясенецкий – духовное лицо, мне не сказали нарочно, для вящего эффекта. Вне сомнений, по возвращении в Москву меня ожидал очень интересный рассказ. Но пока что я добросовестно вытащила матрешек друг из дружки и расставила у подножия креста по ранжиру. Подумала, вырвала листок из записной книжки и написала: «Подарок от девочки Елизаветы. Пожалуйста, не убирайте!»
Рассказ же оказался еще интереснее, чем я надеялась.
Каких только разговоров не велось на той кухне с развеселым бестиарием на стенах! За пару недель до моей поездки одна женщина, талантливый врач, увлеченно рассказывала моей подруге, что нового ей удалось узнать о Войно-Ясенецком, ее кумире. Начав некогда с фундаментального труда «Очерки гнойной хирургии», она заинтересовалась личностью автора. И что же выяснилось! Медицинское-то светило, оказывается, епископ, перенесший за веру несколько ссылок – в Красноярск, в Туруханск… Может ли такое быть? Еще как.
Вот и обсуждали они то, как Войно-Ясенецкий посрамил на открытом судебном процессе кровавого чекиста Якова Петерса. И как руками срывал замки с запертого красными храма. И как служил в ссылках, там, где храмов нет даже запертых, литургии под открытым небом.
И как никто не мог повторить тех чудес, что он вытворял на операционном столе.
Они говорили обо всем об этом, а маленький Лизок играл себе с кошкой Грушей. И вроде бы вовсе взрослых не слушал. Но потом ребенок вдруг вышел и воротился со своими любимыми матрешками.
«Так этот человек похоронен в Крыму?»
«Да, Лиза, в Крыму».
«А ведь Лена скоро поедет в Крым? Пусть она поставит ему на могилу вот это! Это от меня».
Повторюсь, матрешки были любимые.
Так и открылся для меня Крым не Волошиным и не Цветаевой, а беломраморным крестом в густо-синем небе. И предстал не музеем, а живым миром, где добрые мертвые принимают в подарок от детей игрушки – из моих рук.
Еще год спустя Войно-Ясенецкий неожиданно появился в первом моем романе, в эпилоге. Он спасал героя, не добитого конвоирами лишь потому, что все равно умрет на обочине, доносил на руках до своего жилья и делал в домашних условиях резекцию ребер, оперируя гнойный плеврит. Но до этого было еще далеко.
И уж совсем неизмеримо далеко было до падения режима, до причисления РПЦ архиепископа Луки к лику святых, до понимания мною тех причин, по которым от прославления воздерживаются зарубежники… Это – взрослая моя жизнь. А в юности все было так просто, так ясно.
Но героиня этого повествования – маленькая Лиза. Продолжением истории с матрешками я его и закончу.
На следующее, кажется, лето Лиза гуляла в глухом лесу. И вдруг – на ветке дерева – увидала какой-то маленький металлический предмет. Крестик. Старинный нательный крестик.
Взрослые недоумевали – откуда он взялся? Лиза не раздумывала ни минуты.
«Неужели вы не понимаете?! Это же Войно-Ясенецкий тоже прислал мне подарок!»
Иногда, по торжественным случаям, она его потом надевала.
Не знаю, сохранился ли у Лизы «крестик от Войно-Ясенецкого». Но всю эту историю она помнит, не сомневаюсь.
_________________ Бывают дни: душа моя пуста, народ ушел. И в тихом Божьем храме клубится ангел, возводя кругами благоуханье, чтобы в фимиаме взошла сияющая нищета...(Рильке)
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 71
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете добавлять вложения
.gif "Страшно...")
