«ДА НЕ БУДУ Я ЛГАТЬ НА СВЯТОГО»
Этим изречением митрополита Димитрия Ростовского открывается том «Житий», составленных архиепископом Филаретом. Изречением этим, весьма часто вспоминаемым духовными писателями, Православная Церковь хочет еще раз торжественно заявить: все, о чем повествуют «Жития святых», - сущая правда.
За каждым именем, поминаемым православным церковным календарем, стоят жития, которые Церковь издавала в свое время в виде многотомных трудов. Жития эти целиком сохраняют свою силу и в современной Церкви. По крайней мере, за последние сорок лет в церковной печати не было ни единого критического замечания в адрес житий.
Не лгут ли церковные книги? Достоверны ли «Жития святых»? Можно ли им верить, как к тому со всей категоричностью призывает Церковь?
Прежде чем заняться конкретным разбором житий, нужно сказать несколько слов о том ученом-историке, на труды которого мы будем опираться.
В 1871 году в Москве была издана книга В. Ключевского «Древнерусские жития святых как исторический источник».
…Излишне, конечно, писать о том, какое место в исторической науке занимает Василий Осипович Ключевский – один из самых выдающихся ученых дореволюционного прошлого, академик.
В. О. Ключевский происходил из рода потомственных сельских священников. Еще в середине XVIII века прапрадед Василия Осиповича служил в Православной Церкви. Сам Ключевский – будущий историк – окончил Пензенскую духовную семинарию. Более трех десятилетий от читал лекции в Московской Духовной Академии, получив звание ее заслуженного ординарного профессора, посвятил церковно-историческим вопросам 16 своих работ.
Церковь никогда не подвергала ни малейшему сомнению приверженность Ключевского к православию. Незадолго до Февральской революции, в начале 1917 года, типография Троице-Сергиевой лавры выпустила, например, брошюру духовного писателя С. С. Глаголева «О В. О. Ключевском», на страницах которой, в частности, сказано следующее: «Поучительно, что в своих чтениях он (В. О. Ключевский) никогда не позволял себе ничего, что могло бы оскорбить или смутить чью-либо религиозную совесть… Он уважал веру, потому что видел в ней сокровище. Несомненно он верил в Бога, как его понимает христианство».
Глубокие познания В. О. Ключевского в истории РПЦ признаны всеми, в том числе и церковными деятелями. «Покойному Василию Осиповичу Ключевскому, - писал, например, С. И. Смирнов в брошюре, посвященной памяти историка и выпущенной в свет в Москве в 1913 году, - принадлежит почетное место среди историков русской церкви».
Книга В. О. Ключевского о древнерусских житиях святых явилась магистерской дессертацией ученого, которую он защитил в Московском университете. Над этим фундаментальным исследованием историк работал в течении пяти лел, изучив, в частности, старинные рукописи библиотеки Соловецкого монастыря, хранившиеся в Казани.
«Он рассмотрел критически, сопоставляя взаимно и с другими источниками, главным образом, летописями, - сообщал С. И. Смирнов в упомянутой брошюре, - до 160 житий с лишком в 250 редакциях по спискам, число которых доходит, по всей вероятности, до 5000…»
Эта книга получила всеобщее признание. Вот лишь несколько оценок, взятых из целой россыпи похвал:
«26 января… 1872 г. он (Ключевский) защитил в Московком университете свою диссертацию на степень магистра русской истории: «Древнерусские жития святых как исторический источник», которая доселе остается классическим трудом в данной области, ничем и никем незаменимым». Так было сказано в томе XI «Богословской энциклопедии», изданном в Санкт-Петербурге в 1910 году.
«…Труд, являющийся незаменимым исследованием в этой области», - утверждал «Полный православный богословский энциклопедический словарь», выпущенный в 1912 году.
Нельзя не отметить одну странность. Хвалить-то книгу Ключевского церковники хвалили, но книга была отпечатана частным книгоиздателем и ничножно малым тиражом – всего лишь 3 тысячи экземпляров. Почему? Ведь Русская Православная Церковь являлась до революции гигантским богатеем и собственником. Но… Православная Церковь не сочла нужным отпустить средства на изданние книги, в адрес которой она расточала столь обильные и восторженные похвалы. Чем это объяснить? Далее будет ясно.
Мы рассказали столь подробно о Ключевском для того, чтобы ни у кого из читателей, в первую очередь из числа верующий людей, не могло возникнуть ни малейшего сомнения в авторитетности, истинности, объективности оценок и критических замечаний, сделанных при исследовании житий святых, канонизированных Русской Православной Церковью.
Напомним еще об одном церковном историке, выводы которого будут упоминаться ниже. Речь идет о Е. Е. Голубинском, академике Российской академии наук, докторе богословия и заслуженном ординарном профессоре Московской духовной академии. «Православная богословская энциклопедия» под редакцией профессора А. П. Лопухина, в томе IV, выпущенном в Петербурге в 1903 году, писала о Е. Е. Голубинском: «…историк независимый и вполне оригинальный…Много загадочных фактов выяснено, свидетельств истолковано; огромные книги его истории наполнены подробными мелкими открытиями и представляют неисчерпаемый материал для последующих работников».
Итак, вооружившись критическим анализом религиозных сказаний из книг эти двух знаменитых историков Русской Православной Церкви (главным образом, В. О. Ключевского), обратимся к житиям русских святых.
Первоначальные, исходные списки многих житий, которые могли бы еще служить каким-то более или менее достоверным источником, попросту погибли. Так случилось, например, с житиями Ефрема Новоторжского и Арсения Комельского, князя Всеволода ( в крещении Гавриила) Псковского и Максима юродивого.
«Житие Ефрема Новоторжского сохранилось в поздней и плохой редакции, которая состоит из бессвязного ряда статей и всего менее говорит о жизни Ефрема. Биограф рассказывает предание, будто в начале XIV в. тверской кн. Михаил, разорив Торжок и обитель, увез древнее житие Ефрема в Тверь, где оно скоро сгорело…» (В. О. Ключевский. «Древнерусские жития святых как исторический источник». М., 1871, стр. 335. Далее ссылки на эту книгу будут для краткости упоминать лишь фамилию ее автора и номер страницы).
«Пожар в 1596 г. истребил повесть о жизни и чудесах Арсения Комельского, хранившуюся в монастыре» (Ключевский, стр. 333).
Житие преподобного Александра Ошевенского написал иеромонах Ошевенского монастыря Феодосий через 88 лет после кончины сего пустыннника. Какими же сведениями пользовался Феодосий. Составляя это житие? Личных наблюдений и впечатлений он, разумеется, не имел. Представьте себе трудности биографа, который через 88 лет после смерти подвижника садится за его жизнеописание, не имея под рукой никаких архивов. Только изустные предания. В таком положении и очутился иеромонах Феодосий. Опереться ему было не на что. «Брат Александра Леонтий, вскоре по смерти его постригшись в монахи в Ошевенском монастыре, начал диктовать клирикам рассказы о жизни святого. Около 1530 г. игумен Маркелл, обобрав монастырь, уехал в Москву и взял с собой записки. На дороге его убили, и записки пропали» (Ключевский, стр. 299).
Итак, все нити были непоправимо оборваны. Остались устные рассказы племянника преподобного Александра Ошевенского, услышанные им, Феодосием, от своего отца – сельского священника, который в свое время эти рассказы слушал. Потом, став монахом Ошевенскоой обители, Феодосий «застал еще древних старцев и родных Александра и, пополнив их рассказами свои сведения о нем, написал биографию» (Ключевский, стр.299).
Судите сами, насколько надежны такие источники! Судите сами, на какой исторической основе составлялись прочие жития, если житие преподобного Александра Ошевенского на их фоне В. О. Ключевский посчитал «обширным и превосходным по содержанию».
По устным преданиям и легендам (попросту говоря, сказкам), дошедшим до жизнеописателей, как говорится, «через шестые уши», было сочинено великое множество житий. Обширное исследование В. О. Ключевского изобилует подобными критическими замечаниями.
Например, жизнеописатель Елеазара Анзерского чистосердечно признается, «что до него жизнь Елеазара никем не была описана, что он собрал сведения о святом «точию от слышания» и лишь некоторые из чудес последнего времени «в памяти обретошася…» (Ключевский, стр. 347).
Житие Космы Яхромского «похоже на витиеватое похвальное слово, в котором сквозь риторику… проглядывает лишь скудное и смутное предание» и где «среди словообильных и напыщенных назиданий и размышлений, путающих ход рассказа, с трудом можно уловить две-три ясные биографические черты» (Ключевский, стр. 286).
Составители жития Иннокентия Комельского (Вологодского) «писал по уцелевшему преданию, многое забывшему или спутавшему» (Ключевский, стр. 304).
Канонизированное сказание о Петре и Февронии, по словам В. О. Ключевского, «имеет значение только как памятник, ярко освещающий неразборчивость, с какою древнерусские книжники вводили в круг церковно-исторических преданий образы народного поэтического творчества» (Ключевский, стр. 287).
Жизнеописание святителя Леонтия, епископа Ростовского, отличается «неопределенностью, показывающей, что оно черпало единственно из смутного предания, не основываясь на письменном источнике, на летописи или на чем-нибудь подобном» (Ключевский, стр.13).
«Несмотря, однако, на сравнительно недалекое расстояние биографа от времени жизни блаженного (Исидора юродивого, ростовского чудотворца), содержание этого жития очень смутно и почерпнуто преимущественно из легендарных источников». (Ключевский, стр.280).
Подобные выписки можно было бы продолжить.
Но на смутном да скудном изустном предании. Которое, быть может, прошло сквозь десяток поколений, прежде чем коснулось слуха составителя житий, далеко не уедешь. По этой причине монастырским сочинителям очень часто приходилось поступать в своем благочестивом деле так же, как, к примеру, поступает портной, который вознамерился одеждой превратить хилого человека в плечистого здоровяка. Портной прибегает к помощи ваты, а сочинитель житий – к помощи «широких словес», как в этом чистосердечно покаялся один из них – монах Свияжского Успенского монастыря Иоанн, автор жития казанского архиепископа Германа.
«Поздний биограф, - пишет о нем В. О. Ключевский, - откровенно признается, что многого не знает о Германе и не нашел никого из его современников; не раз он просит читателя не требовать от него подробностей, ибо темное облако забвения покрывает память святого, благодаря отсутствию старых записок о нем» (Ключевский, стр. 342).
Темное облако забвения покрыло память, разумеется, не только одного казанского архиепископа Германа, но еще и многих-многих других преподобных и блаженных, святителей и благоверных, поминаемых православным церковным календарем. Но составители иных житий не были самокритичны, как свияжский инок Иоанн. Они не признавались в том, что набивали образы святых старой, затасканной ватой церковного красноречия, как впоследствии стали набивать ватой мощи этих же угодников Божьих, чтобы получить «подобие нетленных тел», покоящихся в раках.
«В житии Нифонта (епископа Новгородского) Варлаам (церковный писатель) едва прикрывает многословием недостаток своих сведений о святом (Ключевский, стр. 260).
Житие юродивого Николая Кочанова в Новгороде «сообщает очень скудные и неопределенные черты, переплетая их общими местами» (Ключевский, стр. 269).
«…Житие Саввы Сторожевского очень скудно биографическим содержанием и старается восполнить его длинным рядом чудес» (Ключевский, стр. 248).
«Житие Мартирия Зеленецкого не богато фактическим содержанием и слишком часто обращается к видениям и другим легендарно-риторическим приемам агиобиографии…» (Ключевский, стр. 346)
Автор жития Никодима Кожеозерского «…переплел рассказ… общими биографическими чертами, почерпнутыми из древнерусского понятия о подвижнике, а не из какого-либо фактического источника».
По этому рецепту составлялись жития не только угодников заурядных, но и первостатейных, таких, к примеру, как святитель Петр – митрополит Московский, имя которого упомянуто в современном православном церковном календаре трижды и всякий раз выделено жирным шрифтом.
«Обычные биографические черты», или, другими словами, штампы, которые переходят из жития в житие, как стертые пятаки из одного кошелька в другой, украшают, конечно, не только житие Петра, митрополита Московского.
«Трудно представить себе более внешнее и бессильное отношение биографа к своему делу! – воскликнул В. О. Ключевский, коснувшись жития Ефрема Перекомского. – Автор почти целиком переписал житие Александра Свирского, поставив только другие имена лиц и мест и кой-где легко изменив ход рассказа. Это, конечно, делало незбежными искажения действительных событий, чем объясняется множество противоречий, которые легко заметить при чтении жития». (Ключевский, стр. 263).
Церковные сказания о ярославских князьях Василии и Константине, по мнению В. О. Ключевского, «обнаруживают, с одной стороны, большую заботливость украшать житие в литературном отношении, руководствуясь образцами, с другой – такое же равнодушие к его фактическому содержанию и к источникам, из которых оно черпается» (Ключевский, стр. 176-177). Биограф этих князей некий монах Пахомий (первая половина XVI века) переписал характеристику другого благоверного князя, «приспособив ее к своим князьям-братьям» (Ключевский, стр. 175).
В житие Михаила Ярославича, князя Тверского, автор вписал «надгробный плач княгини из жития Димитрия Донского» (Ключевский, стр. 354).
«Предисловие к житию Евфимия (архимандрита Суздальского) есть подражание предисловию Пахомия к житию Сергия» (Ключевский, стр. 288).
И так далее.
Церковь преподносит верующим каждое житие как некое монолитное Божественное откровение, в котором каждое слово – одна-единственная и непреложная истина. Но церковники, конечно, скрывают тот весьма неприятных для них факт, что многие жития дошли до нас в нескольких вариантах, каждый из которых противоречит остальным. В. О. Ключевский не раз говорит об этом в своем исследовании. Это относится и к житию Петра, митрополита Московского («…текст его отличается обилием вариантов и заметными неправильностями… По крайней мере ни один из четырех нам известных списков нельзя назвать исправным») (Ключевский, стр.75), и к житию Моисея, архиепископа Новгородского («…оно сохранилось в очень немногих списках и притом позднего времени… они не представляют одинакового текста и распадаются на две редакции, различающиеся изложением и составом»)(стр. 147), и к житию Прокопия, юродивого Устюжского – («это ряд легенд, сложившихся из различных местных воспоминаний») (стр. 277), и к житию Авраамия Ростовского – («наши церковные историки доверчиво пользуются содержанием этих редакций… не останавливаясь на их сравнительной ненадежности») (стр. 27), и к повести о князе Константине Муромском с сыновьями – («редакции ее не согласны в показаниях о времени события, из которых ни одно, впрочем, не заслуживает веры») (стр. 288), и к многим иным житиям и повестям, по сей день прославляемым в той или иной форме Русской Православной Церковью.
В апреле, например, Церковь отмечает перенесение мощей благоверного князя Всеволода (во крещении Гавриила) Псковского.
Как же оценивает В. О. Ключевский достоверность жития этого благоверного?
«В предисловии к биографии кн. Всеволода автор откровенно признается: «а еще от младых ногтей житие его не свем и не обретох нигдеже». Это житие довольно плохо составлено из немногих летописных известий о деятельности князя в Новгороде и Пскове; от себя прибавил автор анахронизм, отнес деятельность князя ко временам Ливонского ордена, назвав его «оборонителем и забралом граду Пскову от поганых Немец» (Ключевский, стр. 257).
В житии Антония Римлянина «встречаем… черты, которые могла занести только позднейшая рука» (Ключевский, стр. 306). «Житие говорит вначале, что Антоний прибыл в Новгород в 1105, а в конце читаем: «поживе с пришествия своего до игуменства лет 14…» 1105 плюс 14 будет 1119. А из летописей известно, что Антоний поставлен игуменом в 1131 году. Разница в целых 12 лет! Сличение жития с летописями позволило историку найти в нем «другие несообразности, невозможные со стороны современника описываемых событий». (Ключевский, стр. 306).
Трудно определить по житию Ферапонта Монзенского, когда преставился этот преподобный. «Биограф приводит известие, - пишет В. О. Ключевский, - что Ферапонт преставился в 1585 году, прожив в Монзенском монастыре 2,5 года. Но по счету самого автора голод 1601 г. был 13 лет спустя по смерти Ферапонта» (Ключевский, стр. 328). Итак, год «блаженной кончины то ли 1585, то ли 1588. Но это еще не все… «По ходу рассказа в житии, Ферапонт был еще жив во время ссоры монзенской братии с игуменом Павлова Обнорского монастыря Иоилем, который занимал это место в 1597-1605 гг». (Ключевский, стр. 328). Получается, что преподобный преставился не ранее 1597 года. Не мог же он, в самом деле, ссориться с соседним собратом, будучи уже в небесных обителях!
Но и это еще не все! «Биограф говорит, то кончил житие чрез 39 лет после смерти Ферапонта. Но оно написано много лет спустя по приходе автора в обитель, когда он ста уже строителем монастыря и иеромонахом; а он сам говорит, что пришел в монастырь в 1626 г. По-видимому, Ферапонт умер в 1598-1599 гг.» (Ключевский, стр. 328)
Итак, преподобный Ферапонт преставился либо в 1585, либо в 1588, либо в 1598-1599 годах.
Архиеписком Филарет, вероятно, «во избежание соблазна» среди простодушных чад Русской Православной Церкви, написал в конце жития Ферапонта Монзенского: «Отошел к Господу… декабря 12-го 1591 г.» Видите, какая точность! Даже день известен! А вот о путанице с годами преосвященный автор, разумеется, предпочел стыдливо умолчать.
В июньском разделе православного церковного календаря поминается благоверный князь Глеб Андреевич, который, если верить житиям, преставился в 1175 году. Житие этого благоверного, составленное пять столетий спустя после его кончины, сообщает, что двадцатилетний князь Глеб, «чистый и непорочный», был сыном Андрея Боголюбского. Но во всех летописях упоминаются три сына этого князя (Изяслав, Мстислав и Георгий), а о Глебе нет ни слова.
Церковный историк Е. Е. Голубинский, стараясь как-то выйти из конфузного положения, предположил, что Глеб – это иноческое има Георгия. Но Георгий не умер двадцатилетним юнцом, «чистым и непорочным», а прожил весьма бурную жизнь. Он был супругом знаменитой грузинской царицы Тамары, потом его изгнали из Грузии и умер он неизвестно где. Разлад между житием князя Глеба и историческими данными настолько очевиден, что даже Е. Е. Голубинский вынужден был в труде «История канонизации святых в русской церкви» признать: «Составляет загадку, что после 1175-го года летописи совершенно молчат о нем».
Афанасий (Петелар) умер в 1654 году на обратном пути из Москвы, куда он ездил на поклон к российскому царю. В монастыре под городом Лубны он закончил свою, мягко выражаясь, весьма пеструю и далеко не праведную жизнь. «Мудрый в слове, Петелар, - писал об этом святителе такой известный церковный автор, как Константин Икономос (в сочинении «Исторический список епископов, а потом патриархов Константинопольских»), - оказался на деле тщеславным человеком, из честолюбия готовым попирать божественные каноны Церкви…». Константин Икономос сообщает, что однажды этот «борец и страдалец за веру православную», каким его пытается изобразить житие, «написал просьбу папе об утверждении за собою по прибытии в Рим титула константинопольского патриарха…» Но переход в услужение к папе римскому не состоялся, и Афанасий снова пробился на патриарший престол. К. Икономос наделяет Афанасия (Петелара) эпитетами «бесславных и презренный».
Греческие монахи – свита странствующего патриарха Константинопольского – похоронили своего владыку в Лубенском монастыре по обряду своей церкви: в сидячем положении. Именно это обстоятельство, поразившее воображение местных иноков и паломников, и послужило основной и решающей причиной причисления Афанасия (Петелара) к «лику святых». Об этом, кстати, прямо заявил Е. Е. Голубинский в книге «История канонизации святых в русской церкви». Говоря о «святителе», Е. Голубинский не может удержаться от критических слов в адрес его почитателей. «Бывает, что Господь творит не по суду и вопреки суду человеческом; но бывает и то, что Господь попускает людям творить неправое». И Голубинский советовал отказаться от прославления патриарха Афанасия качестве святого, ибо канонизация его «противоречива и подозрительна». Но… до сих пор имя этого подозрительного «святого» стоит в православном церковном календаре.
Рассыпаясь в похвалах по адресу В. О. Ключевского и Е. Е. Голубинского, церковники, тем не менее, на деле «клали под сукно» результаты их исканий в области житий русских святых. Церковники продолжали петь старые песни, повторяя все ошибки, противоречия и нелепости, отмеченные историками. Вот лишь некоторые сопоставление церковных нелепостей и исторической правды. Сначала – выписки из двенадцатитомного труда архиепископа Филатера «Жития святых, чтимых православной церковью» (издано в Санкт-Петербурге в 1892 году). Затем – выписки из книги В. О. Ключевского «Древнерусские жития святых как исторический источник» (издана в Москве в 1871 году) и из книги Е. Е. Голубинского «История канонизации святых в русской церкви» (издана в Москве в 1903 году).
Святые расположены в той последовательности, в которой они поминаются в православном церковном календаре.
ПРЕПОДОБНЫЙ КИРИЛЛ НОВОЕЗЕРСКИЙ
«Вслед за кончиною преподобного Кирилла открылись знамения близости его ко Господу… В ряду разных исцелений, следовавших затем, особенно поразительно исцеление инока Макария»
(Том «Февраль», стр 35)
«…ряд посмертных чудес не одинаков в разных списках, и трудно угадать, где остановился биограф и откуда начинаются позднейшие прибавки».
(Ключевский, стр. 319-320)
БЛАЖЕННИЙ ИСИДОР, ХРИСТА РАДИ ЮРОДИВЫЙ, РОСТОВСКИЙ ЧУДОТВОРЕЦ
«Купцы плыли по морю и во время страшной бури решили умилостивить небо, как спутники Ионы: положили жребием узнать самого тяжкого преступника и бросить его в море. Так брошен был ростовский купец, и он уже близок был к тому, чтобы быть поглощенным в море, как является блаж. Исидор и переносит его на корабль».
(Том «Май», стр. 233-234)
«… рассказ о спасении ростовского купца Исидором на море основан на легендарных мотивах, плохо прикрытых книжной редакцией и одинаковых с известной новгородской былиной, приуроченной к лицу новгородца XII в. Содка Сытинича».
(Ключевский, стр. 281)
«Дворецкий князя Владимира, готовивший богатый обед для князя и гостей, с бранью отказал Исидору, когда тот просил утолить жажду и голод его. Во время обеда князь приказал подносить питье гостям; но к изумлению и ужасу, питья не оказалось в сосудах».
(Том «Май», стр. 234)
«Чудо исчезновения напитков на пиру у ростовского князя есть вариант легенды о более раннем юродивом Николе Кочанове новгородском..»
(Ключевский, стр. 281)
БЛАГОВЕРНЫЙ КНЯЗЬ КОНСТАНТИН, МУРОМСКИЙ ЧУДОТВОРЕЦ
«Константин решился на все ради святой веры. Это было, по всей вероятности… в 1077 году».
(Том «Май», стр. 234)
«Весь этот рассказ есть не что иное, как вымысл…»
(Е. Голубинский. «История русской церкви». М., 1880 г., т. I, первая половина, стр. 179).
БЛАГОВЕРНЫЕ КНЯЗЬЯ ВАСИЛИЙ И КОНСТАНТИН ЯРОСЛАВСКИЕ
«Память о благов. Князьях Ярославских Василии и Константине Всеволодовичах».
(Том «Июль», см. стр. 32-35)
«Сказание о князьях, написанное в первой половине XVI века ярославским монахом Пахомием, замечательно тем, что представляет собой чистое и, можно сказать, образцовое баснословие; в этом именно сказании читается классическая, так сказать, и какая-то совсем невероятная чепуха…»
(Е. Голубинский. «История канонизации святых в русской церкви». М., 1903, стр. 552).
ПРАВЕДНИК ПРОКОПИЙ, ХРИСТА РАДИ ЮРОДИВЫЙ, УСТЮЖСКИЙ ЧУДОТВОРЕЦ
«Раз была ночью жестокая стужа. Сильная вьюга забросала снегом дома, а мороз и ветер северных так были резки, что птицы падали мертвые на землю, даже скот и люди замерзали. Можно представить себе, каково было нагому Прокопию, который обыкновенно проводил ночи на паперти Устюжского собора. Терзаемый морозом, он пытался войти в хижины нищих, бывшие при храме, чтобы сколько-нибудь погреться; но одни запирали дверь, другие прогоняли даже палкою Прокопия. Прогнанный страдалец нашел сарай, где в углу лежали собаки… но и собаки ушли от него. Не тяжело ли не найти защиты от смерти у людей и даже у псов?»
(Том «Июль», стр. 70)
«Житие Устюжского юродивого Прокопия, плохо написанное, составлено из отдельных эпизодических рассказов, имеющих очень мало литературной связи и разделенных хронологическими противоречиями. Это ряд легенд, сложившихся из различных местных воспоминаний независимо одна от другой… Рассказ о страдании Прокопия во время мороза, по словам биографа, записан со слов юродивого отцом Стефана Пермского Симеоном; но изложение его в житии есть переделка эпизода из жития Андрея Цареградского».
(Ключевский, стр. 277)
«В один воскресный день Прокопий говорил народу в храме: «Покайтесь, братия, во грехах ваших; умилостивляйте Бога постом и молитвами; иначе город погибнет от града огненного…» Через неделю после первой проповеди, в полдень, явилось на небосклоне черное облако; приближаясь к городу, оно росло более и более; наконец день превратился в темную ночь. Молнии бегали огненными полосами, и страшные раскаты грома раскатывались в воздухе…»
(Том «Июль», стр. 71-72).
«Рассказ об огненной туче в житии есть неловкая переделка повести, отдельно встречающейся в сборниках XVI в.».
(Ключевский, стр. 277).
ПРЕПОДОБНЫЙ КНЯЗЬ АНДРЕЙ, В ИНОЧЕСТВЕ ИОАСАФ
«Чистое тело его положено было в храме, и от него скоро стали истекать чудесные исцеления. Юный князь Роман, сын князя Дорогобужского, был немым от рождения; приложась к мощам блаженного Иоасафа, стал говорить свободно».
(Том «Сентябрь», стр. 118-119)
«Посмертные чудеса внушают подозрение: по крайней мере одно из них, исцеление кн. Романа, племянника кн. Иосифа Дорогобужскогго, выписано из жития кн. Феодора Ярославского».
(Ключевский, стр. 275-276)
Нам кажется, что продолжать пополнять повествование другими именами нет необходимости. Историки В. О. Ключевский и Е. Е. Голубинский достаточно полно рассказали, какова достоверность житий святых.
(Из главы «Да не буду я лгать на святого» книги А. А. Шамаро «О чем умалчивает церковный календарь» М., 1964 г.)
http://wiselnik.livejournal.com/1137.html