Зарегистрирован: 09 сен 2009, 19:28 Сообщений: 29222 Откуда: Санкт-Петербург
Вероисповедание: Православие
21 апр 2013, 21:01
Re: Молебны.
Марина писал(а):
Треба -то такая есть, кем же она исполнятся должна тогда, по-правильному?
Так что за треба-то такая? Записки должны читаться священником или диаконом. Видел, как проскомидийные записки бубнит на ухо священнику пономарь. Но мне так не нравится.
_________________ Я Господь, Бог твой; держу тебя за правую руку твою, говорю тебе: «не бойся, Я помогаю тебе» (Исайя 41:13)
Ну вечно где поминают? В алтаре с проскомидией? Я вот заказывала, но там было, как-то интересно. Вроде как, что-то в Церкви, что при чтении считается, что поминаются все кто эту услугу заказал. Понятно выразилась? Я вот точнее не скажу А вы думаете, что Церковь может обмануть и просто брать деньги за такую услугу? Но ведь Бог то знает, что человек заказал.
Зарегистрирован: 09 сен 2009, 19:28 Сообщений: 29222 Откуда: Санкт-Петербург
Вероисповедание: Православие
21 апр 2013, 22:14
Re: Молебны
Молоко писал(а):
Ну вечно где поминают? В алтаре с проскомидией?
Да, обычно это проскомидийные записки.
Цитата:
Понятно выразилась?
Не очень
Цитата:
А вы думаете, что Церковь может обмануть и просто брать деньги за такую услугу? Но ведь Бог то знает, что человек заказал.
Церковь обмануть не может. Но про отдельных ее членов я не могу дать такой гарантии. Поэтому я бы не очень обольщался по поводу этих "вечных" поминаний.
_________________ Я Господь, Бог твой; держу тебя за правую руку твою, говорю тебе: «не бойся, Я помогаю тебе» (Исайя 41:13)
Ну мы заказывали в Храме, который строился по принципу, как в Иерусалиме. Точная копия. Там ещё в начале года заказывали. Я всех домашних заказала и вас тоже (звучит пугающе ). Там просто были скидки, сейчас уже так не дорого не закажешь.
1) Проскомидия. Проскомидийную записку, как это и понятно из названия, читают на Проскомидии. За каждого, упомянутого в ней вынимают частицу, которая в конце Литургии будет опущена в Кровь Христову. 2) Ектиния. Эти записки читаются только на ектиние, после чтения Евангелия. О здравии, соответственно, на "Рцем вси", и заупокойные на "Помилуй нас, Боже". 3) Молебен. Если записка подается перед воскресной службой на молебен, это значит, что прочитана она будет на молебне после Литургии. У нас это не совсем молебен, а "славление", т.е. тропарь, ектения и величание. 4) Панихида. С этим понятно. Записка читается на панихиде.
1. У нас на проскомидиии три рода записок: 1) заказная и сорокоуст - читает священник, 2) простая - читает священник, 3) книжки и некоторые помянники - читают алтарники (правда, в малом храме читаю местные книжки также, а если нет мужиков грамотных - сам читаю ворох бесплатных книжко-записок - это регентша придумала вырывать листочки из книжек, получается, вроде записка, а вроде книжка). 2. На сугубых ектениях читаю заказные записки. В некоторых храмах заказные читают также на кратком "молебне" после Литургии. 3. На молебновой у нас есть приписка: "молебен" или "о болящем", "о путешествующем".
Зарегистрирован: 09 сен 2009, 19:28 Сообщений: 29222 Откуда: Санкт-Петербург
Вероисповедание: Православие
21 апр 2013, 23:33
Re: Молебны
У нас всё читает священник. Про сорокоусты я не написал, ну так это уже и не совсем записки. Они у нас в специальных тетрадках живут. Еще есть специальные записки на Великий пост. Что в них особенного, кроме цены - не вем. Это маркетинговые эксперименты нашего настоятеля.
_________________ Я Господь, Бог твой; держу тебя за правую руку твою, говорю тебе: «не бойся, Я помогаю тебе» (Исайя 41:13)
У нас сорокоусты пишут в тетради или записные книжки. Я взял за пример свой киевский храм, мы пишем записку и клеточки восемь на пять, ну, или на 20, 10, 5 Литургий. Постовые у нас есть, у нас это развито, давняя традиция: пишутся в тетради имена за упокой, по 10-12 от каждого, священник читает каждый день эти имена, свечи большие стоят весь пост. Я к этому еще прибавил по 5-6 за здравие, отдельная тетрадь. И, как писал у себя, завел специальный помянник - крещения, погребения, венчания.
Вот интересный рассказ в тему А.П. Чехов "Панихида"
ПАНИХИДА В церкви Одигитриевской божией матери, что в селе Верхних Запрудах, обедня только что кончилась. Народ задвигался и валит из церкви. Не двигается один только лавочник Андрей Андреич, верхнезапрудский интеллигент и старожил. Он облокотился о перила правого клироса и ждет. Его бритое, жирное и бугристое от когда-то бывших прыщей лицо на сей раз выражает два противоположных чувства: смирение перед неисповедимыми судьбами и тупое, безграничное высокомерие перед мимо проходящими чуйками и пестрыми платками. По случаю воскресного дня он одет франтом. На нем суконное пальто с желтыми костяными пуговицами, синие брюки навыпуск и солидные калоши, те самые громадные, неуклюжие калоши, которые бывают на ногах только у людей положительных, рассудительных и религиозно убежденных. Его заплывшие, ленивые глаза обращены на иконостас. Он видит давно уже знакомые лики святых, сторожа Матвея, надувающего щеки и тушащего свечи, потемневшие ставники, потертый ковер, дьячка Лопухова, стремительно выбегающего из алтаря и несущего ктитору просфору... Всё это давно уже видано и перевидано, как свои пять пальцев... Несколько, впрочем, странно и необыденно только одно: у северной двери стоит отец Григорий, еще не снимавший облачения, и сердито мигает своими густыми бровями. «Кому это он мигает, дай бог ему здоровья? — думает лавочник. — А, и пальцем закивал! И ногой топнул, скажи на милость... Что за оказия, мать царица? Кому это он?» Андрей Андреич оглядывается и видит совсем уже опустевшую церковь. У дверей столпилось человек десять, да и те стоят спиной к алтарю. 352 — Иди же, когда зовут! Что стоишь, как изваяние?— слышит он сердитый голос отца Григория. — Тебя зову! Лавочник глядит на красное, разгневанное лицо отца Григория и тут только соображает, что миганье бровей и киванье пальца могут относиться и к нему. Он вздрагивает, отделяется от клироса и нерешительно, гремя своими солидными калошами, идет к алтарю. — Андрей Андреич, это ты подавал на проскомидию за упокой Марии? — спрашивает батюшка, сердито вскидывая глазами на его жирное, вспотевшее лицо. — Точно так. — Так, стало быть, ты это написал? Ты? И отец Григорий сердито тычет к глазам его записочку. А на этой записочке, поданной Андреем Андреичем на проскомидию вместе с просфорой, крупными, словно шатающимися буквами написано: «За упокой рабы божией блудницы Марии». — Точно так... я-с написал... — отвечает лавочник. — Как же ты смел написать это? — протяжно шепчет батюшка, и в его сиплом шёпоте слышатся гнев и испуг. Лавочник глядит на него с тупым удивлением, недоумевает и сам пугается: отродясь еще отец Григорий не говорил таким тоном с верхнезапрудскими интеллигентами! Оба минуту молчат и засматривают друг другу в глаза. Недоумение лавочника так велико, что жирное лицо его расползается во все стороны, как пролитое тесто. — Как ты смел? — повторяет батюшка. — Ко... кого-с? — недоумевает Андрей Андреич. — Ты не понимаешь?! — шепчет отец Григорий, в изумлении делая шаг назад и всплескивая руками. — Что же у тебя на плечах: голова или другой какой предмет? Подаешь записку к жертвеннику, а пишешь на ней слово, какое даже и на улице произносить непристойно! Что глаза пучишь? Нешто не знаешь, какой смысл имеет это слово? — Это вы касательно блудницы-с? — бормочет лавочник, краснея и мигая глазами. — Но ведь господь, по благости своей, тово... это самое, простил блудницу... место ей уготовал, да и из жития преподобной Марии Египетской видать, в каких смыслах это самое слово, извините... 353 Лавочник хочет привести в свое оправдание еще какой-то аргумент, но путается и утирает губы рукавом. — Вот как ты понимаешь! — всплескивает руками отец Григорий. — Но ведь господь простил — понимаешь? — простил, а ты осуждаешь, поносишь, непристойным словом обзываешь, да еще кого! Усопшую дочь родную! Не только из священного, но даже из светского писания такого греха не вычитаешь! Повторяю тебе, Андрей: мудрствовать не нужно! Да, мудрствовать, брат, не нужно! Коли дал тебе бог испытующий разум и ежели ты не можешь управлять им, то лучше уж не вникай... Не вникай и молчи! — Но ведь она тово... извините, актерка была! — выговаривает ошеломленный Андрей Андреич. — Актерка! Да кто бы она ни была, ты всё после ее смерти забыть должен, а не то что на записках писать! — Это точно... — соглашается лавочник. — Наложить бы на тебя эпитимию, — басит из глубины алтаря дьякон, презрительно глядя на сконфуженное лицо Андрея Андреича, — так перестал бы умствовать! Твоя дочь известная артистка была. Про ее кончину даже в газетах печатали... Филозоф! — Оно, конечно... действительно... — бормочет лавочник, — слово неподходящее, но я не для осуждения, отец Григорий, а хотел по-божественному... чтоб вам видней было, за кого молить. Пишут же в поминальницах названия разные, вроде там младенца Иоанна, утопленницы Пелагеи, Егора-воина, убиенного Павла и прочее разное... Так и я желал. — Неразумно, Андрей! Бог тебя простит, но в другой раз остерегись. Главное, не мудрствуй и мысли по примеру прочих. Положи десять поклонов и ступай. — Слушаю, — говорит лавочник, радуясь, что нотация уже кончилась, и опять придавая своему лицу выражение важности и степенства. — Десять поклонов? Очень хорошо-с, понимаю. А теперь, батюшка, дозвольте к вам с просьбой... Потому, как я все-таки отец ей... сами знаете, а она мне, какая там ни на есть, все-таки дочь, то я тово... извините, собираюсь просить вас сегодня отслужить панихиду. И вас дозвольте просить, отец дьякон! 354 — Вот это хорошо! — говорит отец Григорий, разоблачаясь. — За это хвалю. Можно одобрить... Ну, ступай! Мы сейчас выйдем. Андрей Андреич солидно шагает от алтаря и красный, с торжественно-панихидным выражением лица останавливается посреди церкви. Сторож Матвей ставит перед ним столик с коливом, и, немного погодя, панихида начинается. В церкви тишина. Слышен только металлический звук кадила да протяжное пение... Возле Андрея Андреича стоят сторож Матвей, повитуха Макарьевна и ее сынишка, сухорукий Митька. Больше никого нет. Дьячок поет плохо, неприятным, глухим басом, но напев и слова так печальны, что лавочник мало-помалу теряет выражение степенства и погружается в грусть. Вспоминает он свою Машутку... Он помнит, что родилась она у него, когда он еще служил лакеем у верхнезапрудских господ. За лакейской суетой он и не замечал, как росла его девочка. Тот длинный период, когда она формировалась в грациозное создание с белокурой головкой и большими, как копейки, задумчивыми глазами, прошел для него незамеченным. Воспитывалась она, как и вообще все дети фаворитов-лакеев, в белом теле, около барышень. Господа, от нечего делать, выучили ее читать, писать, танцевать, он же в ее воспитание не вмешивался. Изредка разве, случайно, сойдясь с ней где-нибудь у ворот или на площадке лестницы, он вспоминал, что она его дочь, и начинал, насколько хватало досуга, учить ее молитвам и священной истории. О, и тогда еще он слыл за знатока уставов и св. писания! Девочка, как ни хмуро и ни солидно было лицо отца, охотно слушала его. Молитвы повторяла она за ним зевая, но зато, когда он, заикаясь в стараясь выражаться пофигуристее, начинал рассказывать ей истории, она вся превращалась в слух. Чечевица Исава, казнь Содома и бедствия маленького мальчика Иосифа заставляли ее бледнеть и широко раскрывать голубые глаза. Затем, когда он бросил лакейство и на скопленные деньги открыл в селе лавочку, Машутка уехала с господами в Москву... За три года до своей смерти она приезжала к отцу. Он едва узнал ее. Это была молодая, стройная женщина, с манерами барыни и одетая по-господски. Говорила она 355 по-умному, словно по книге, курила табак, спала до полудня. Когда Андрей Андреич спросил ее, чем она занимается, она, смело глядя ему прямо в глаза, объявила: «Я актриса!» Такая откровенность показалась бывшему лакею верхом цинизма. Машутка начала было хвастать своими успехами и актерским житьем, но, видя, что отец только багровеет и разводит руками, умолкла. И молча, не глядя друг на друга, они прожили недели две, до самого отъезда. Перед отъездом она упросила отца пойти погулять с ней по берегу. Как ни жутко ему было гулять среди бела дня, на глазах всего честного народа с дочкой актрисой, но он уступил ее просьбам... — Какие чудные у вас места! — восхищалась она, гуляя. — Что за овраги и болота! Боже, как хороша моя родина! И она заплакала. «Эти места только место занимают... — думал Андрей Андреич, тупо глядя на овраги и не понимая восторга дочери. — От них корысти, как от козла молока». А она плакала, плакала и жадно дышала всей грудью, словно чувствовала, что ей недолго еще осталось дышать... Андрей Андреич встряхивает головой, как укушенная лошадь, и, чтоб заглушить тяжелые воспоминания, начинает быстро креститься... — Помяни, господи, — бормочет он, — усопшую рабу твою блудницу Марию и прости ей вольная и невольная... Непристойное слово опять срывается с его языка, но он не замечает этого: что прочно засело в сознания, того, знать, не только наставлениями отца Григория, но и гвоздем не выковыришь! Макарьевна вздыхает и что-то шепчет, втягивая в себя воздух, сухорукий Митька о чем-то задумался... — ...идеже несть болезни, печалей и воздыхания... — гудит дьячок, прикрывая рукой правую щеку. Из кадила струится синеватый дымок и купается в широком косом луче, пересекающем мрачную, безжизненную пустоту церкви. И кажется, вместе с дымом носится в луче душа самой усопшей. Струйки дыма, похожие на кудри ребенка, кружатся, несутся вверх к окну и словно сторонятся уныния и скорби, которыми полна эта бедная душа.
У меня вопрос! Подскажите, корректно ли будет написать записку дома и распечатать ее на принтере? Ведь обычно, годами подаешь записки за одних и тех же, а если нужно, то можно и вписать в любой момент? А когда пишешь в храме или небольшой часовне, бывает маленьким карандашиком, постоянно мучает совесть, что кого-то забыл! Да и если посмотреть на священника, который пытается во время службы разобрать наши каракули, волей-неволей задумаешься! Я уже не говорю о грамматических ошибках, о родительном падеже, сложных именах и элементарных правилах подачи записок!
Писать лучше печатными буквами или распечатывать на принтере. В последнем случае, - если позволят начальственные бабки. Чтобы не забыть важных имен, хорошо бы всегда носить с собой записку с отпечатанным помянником или поминальную книжку.
Спасибо за ответы всем, а особенно- нашим батюшкам. Если я правильно поняла- единых правил нет, в каждом монастыре, как говорится, свой устав.
Для себя тихо решила относительно своего благодарственного молебна так- я его исполнить просила у свечницы? просила. Бумажку отдала, денежку заплатила. А уж что там с моей просьбой дальше произошло- это не моё дело. Насчёт записок я так поняла- что без разницы, какую подавать- дороже или дешевле. Ну, об этом я и раньше догадывалась.)))
_________________ Простите мне, " воистину всякий пред всеми за всех и за всё виноват. Не знаю я, как истолковать тебе это, но чувствую, что это так до мучения. И как это мы жили, сердились и ничего не знали тогда?" Ф.М.Достоевский "Братья Карамазовы".
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 3
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете добавлять вложения