Маша! Нельзя висеть на распятии! Маша! Оставь в покое Богородицу! Маша… – я осекаюсь, потому что она опрокидывает вазу с цветами и уже куда-то убегает с мальчиком. Пытаясь удержать второй рукой младенца, вырывающегося из слинга, освободившейся я поднимаю опрокинутую вазу.

Очередь на причастие с приходом Маши из организованной превращается в хаотическую, потому что она увлекает детей за собой. Меня побыстрее пропускают на исповедь, и я волочу за плечо вырывающуюся Машу. На мне висит второй ребенок. Я поменяла за ночь два обкаканных памперса, и у меня кружится голова. Проще говоря, я еле стою, потому что из меня ежечасно сосут сладкое молоко, а я еще ничего с вечера в рот не взяла.

Первое, что говорит священник: «О! Когда будет третий?»

Я начинаю оправдываться, что пока не могу, потому что здоровье подорвано, потому что я вешу 43 килограмма, вскармливаю аллергика на безмолочной диете, только что перенесла эндометрит и третьего просто не выношу.

В это время Вася начинает реветь. Я, рассказывая о своих грехах, пытаюсь заглушить младенческий плач, потихонечку сунув ему внутри слинга грудь.

– Ну, не здесь же, – ворчит священник.

То есть он призывает меня рожать и рожать, но последствия этого должны быть где-нибудь «не здесь». Я должна сделаться незаметной и тихо выполнять свою функцию.
Меня и так сносит ветром, а собственный ребенок меня, похоже, не замечает: Маша вырывается и все-таки убегает к другой девочке, прижимающей к платьицу куколку.

– Ой, какая куколка! – радуется она. – Дай посмотреть!

На беду, она второй раз попадается на глаза старому прихожанину с палочкой. Я все время вижу его на лавочке – добродушный старичок. Но он перестает быть добродушным и вдруг на весь храм заявляет трехлетней девочке:

– Это храм! Здесь молятся! Если ты не замолчишь – я тебя ударю!

– Женщина, приходите с детьми к причастию! – поддерживает бабушка.

Я разворачиваюсь и ухожу. Я ухожу, потому что больше не могу стоять – у меня подкашиваются ноги. Я ухожу, потому что до причастия мои дети не достоят, даже если прийти за десять минут до него: однажды мы были первыми в очереди, так Маша убежала в конец и что-то там натворила.
Я ухожу, потому что Маша бросается в слезы, испугавшись старика, и я не могу здесь больше оставаться. Потому что Маша – живая, и я – живая, и Вася – живой. Мы все – живые!
Но на территории храма мы должны вдруг стать святыми, то есть мертвыми. Не должны на девятом месяце хотеть пописать, потому что добирались сорок минут до храма и два часа были на службе, а на вопрос «Есть ли на территории храма туалет» служительница возмущается, что это – храм, а туалет есть на территории кладбища – вон там, на морозной улице, возле могилок.